Сейчас уже мало кто помнит даже о существовании такого посёлка, как Поскотина. Да и не посёлок он даже, так, небольшой хутор.
Когда разрослась Верхняя Губаха, Поскотина стала улицей. Название пошло от горы, та, в свою очередь, получила его от особенностей сельской жизни. Здесь местные жители пасли скот. Отсюда, кстати, и устойчивое сочетание – не в, а на Поскотине. Чтобы наши читатели не заплутали в этих топонимических дебрях, назову ориентир. Поскотина – это недалеко от знаменитого Дворцового грота.
Случилось всё годах в 60-х прошлого века. Тимофей Леонидович был тогда для большинства ещё просто Тимошкой, как сам говорит. Молодой, баламут вдобавок. Кто такого по отчеству величать станет?! А началось всё аккурат со скотины. Умер пастух и всё большое коровье стадо осталось без присмотра. Решили местные поручить это важное дело Тимошке. Что зря от безделья кошкам хвосты крутить, пусть пасёт коровок – и занятие, и польза всем. На том и порешили.
Вот утром отправился Тимоша на работу. Хозяева свою рогатую живность уже на окраину вывели. Дальше пастуха забота. Повёл он стадо. Решил подальше зайти, где трава посочнее. Нашёл место подходящее. Бурёнки принялись за любимое дело, а пастух пристроился на большом камне – наблюдает. Вот и час обеденный. Решил Тимоша перекусить, а там солнышко пригрело, разморило парня. Сам не заметил, как задремал. Проснулся часа через полтора. Глядь, а коров-то и нет. Побрёл на поиски. Долго ли коротко ли ходил, отыскал своё стадо. Решил пересчитать, все ли живы. Вроде все. Только один бычок молодой как-то странно себя ведёт. Утром был спокойный, а тут вдруг взбеленился. То Тимошу боднуть пытается, то с другими сородичами силой мериться. Потом и вообще с разбегу на ёлку налетел. Кое-как пастух этого безобразника угомонил к вечеру. Пригнал стадо домой. Хозяева встречают, свою скотинку в хлев ведут. И снова тот бычок норов решил показать. Хозяин его, немец с Поволжья, попавший в здешние места во время войны, подходит. А озорник не подпускает. То боднёт, то лягнёт. Бедный Владимир Адольфович еле-еле этого бандита в хлев загнал. Хорошо, коровка у Адольфовича, Гертруда, послушной была, сама вперёд хозяина домой пошла.
Наутро же совсем странная штука: погнали люди свою рогатую живность за околицу. Выходит Владимир Адольфович, впереди него не спеша вышагивает коровка Гертруда, а бычка-буяна не видать. Кто-то из соседей пошутил, что, мол, наказали за непристойное поведение. Тут хозяин не выдержал, весь его нордический характер вмиг вылился в несколько слов могучего русского языка.
– Да что ж такое, Адольфович? – спрашивает его шустрая не по годам бабка Полина, одновременно успевая отгонять двух своих коз, Белку и Стрелку, от растущих вдоль дороги тополей.
Немец крякнул, будто хотел прокашляться, чертыхнулся и выдал:
– Я же его в хлев затащил, ведь точно помню. Утром выхожу, жена моя, Гретхен, подоила Гертруду и как закричит: «Августа украли!». Я – к ней. Осмотрели всё, нигде никаких следов, двери целы. Да и кто его украсть мог?! Он просто испарился, исчез.
Погнал Тимоша скот, а люди, кто на работу не спешил, ещё полдня просудачили про невероятное исчезновение Августа.
Пригнал Тимоша стадо на очередную зелёную лужайку. Помня вчерашние поиски, на сей раз решил: ни за что не задремлет. Дело к обеду. Взял наш пастух краюху хлеба, пару варёных картофелин да лучку зелёного. Ест, а сам во все глаза смотрит за подопечными, вдруг опять куда убредут. Но всё спокойно. Полуденное солнышко, видать, и их сморило. И жевать как-то нехотя стали, кто и вообще прилёг на травку. Совсем было Тимоша успокоился, да вдруг, видит, два громоздких камня, что на краю лужайки, рядом с осинками, будто по-другому располагаться стали. Решил пастух понаблюдать, убедиться, что это не игра воображения. Ждёт, ничего не происходит. Примерещилось? Вдруг камень, что левее, слегка качнулся и, переваливаясь с боку на бок, продвинулся вперёд почти на метр. У Тимоши, несмотря на полуденный жар, холодок по спине пробежал.
– Это ты что такое творишь?! – обратился он неведомо к кому. – Ты ж мне так всех бурёнок перепугаешь, чего доброго ещё заиками сделаешь!
Камень словно приподнялся, как будто хотел понять, как это корова может заикаться. Потом плюхнулся с силой на землю и кубарем покатился с пригорка. Подумал пастух, что отогнал лихо своим криком, да не тут-то было. Глядь, а две бабкиных козочки, Белка со Стрелкой, с места сорвались и за тем камнем поскакали. Пастух за ними, да тех и след простыл. «Что делать? Как теперь соседям в глаза смотреть!», – закручинился Тимоша.
Оглянулся по сторонам. Вроде всё спокойно, подопечные мирно жуют траву. Отважился оставить их, спустился туда, куда козы за камнем убежали. Идёт между деревьями. Вокруг всюду коряги валяются да валежник, что не пройдёшь. Кажется, будто здесь ураган пронёсся. Бродил-бродил пастух, так никого и не нашёл. Время уже и к дому направляться. Бредёт среди валежника, а лужайки знакомой всё нет.
Пока Тимоша бабкиных коз искал, остальная живность почувствовала наступление вечера и в посёлок вернулась. Хозяева как ни в чём не бывало пришли своих забирать. Наверное, Тимоши никто бы и не хватился, да бабка Полина запричитала, где ж её милые козоньки потерялись, почему их прыткие ноженьки домой не примчались. Причитала она искусно. В старые времена ей цены бы не было – плакальщица профессиональная.
Тут-то сквозь бабкин художественный плач и послышались голоса других, где, мол, пастух, куда его «козоньки» увели.
Смеркалось уже, когда Тимошка, будучи не в силах блуждать дальше по бурелому, почти упал на стоящий кривой пенёк дух перевести. Закрыл на секунду глаза, а когда открыл, видит, рядом камень лежит. Конечно, в сумерках плохо различим, но кажется пастуху, что это тот самый, который коз за собой увёл. У Тимошки откуда ни возьмись силы появились, и даже про страх, который холодком по спине бегал, когда пастух впервые ходячий камень увидел, пропал. Встал он с пенька, притопнул ногой по камню. «Это ты что же такое вытворяешь?! Нечисть ты окаянная! Сейчас я тебе бока-то намну за бабкиных коз! Жаль, кувалды с собой нет, ну да ерунда. Я вот сейчас на тебе спляшу в три ноги с притопышем, будешь знать, как хорошим людям вредить». Тут Тимоша и впрямь забрался на камень и ну давай топотуху плясать. Так старался посильнее по камню топнуть, что вокруг себя ничего замечать не стал. Но умаялся пуще прежнего, приостановился, чтобы пот со лба убрать. Слышит, словно кто-то в ладоши хлопает. Смотрит, а на месте кривого пня стоит дед. Невысокого роста, хлипкий на вид. Борода клочьями, такие же волосы, будто там репей застрял. Одет в тёплый старинный кафтан, тоже клочьями.
– Потешил ты меня, Тимофей, – заговорил старик. – Хоть ты мне поначалу и не понравился, теперь я даже простить тебя мог бы… мог бы, да не хочу.
– Это ещё как понимать! – возмутился пастух. – Кто ты такой, чтобы меня прощать или наказывать? Да я тебя знать не знаю!
Спрыгнул Тимоша с камня и собрался пойти прочь, да старичок вдруг присвистнул и стал ростом с большое дерево, огромной корявой рукой схватил его за шиворот и поднял над землёй, приговаривая: «Кто я такой, говоришь? Меня тут все пни-коряги, все звери лесные и птицы знают, а вот ты никто. В мои владенья ворвался, мою траву коровы съели да потоптали. А ты, лоботряс, ещё и спорить со мной вздумал».
Пока Тимоша со стариком разговаривал, народ в посёлке волноваться стал. Кто предлагал на поиски отправляться, кто другое твердил, мол, прошляпил животину, пусть сам и отдувается. Самые горячие предлагали за топоры да косы взяться и спасать парня – ведь если его так долго нет, скорее всего, в беду попал.
Успокоила всех бабка Полина, которая к тому времени причитать уже перестала, просто стояла и одним ухом прислушивалась, не стукнут ли копытца её «козонек», а другим – слушала всё, что вокруг говорят.
– Уймитесь вы, головотяпы. Что вам топоры-то дадут?! Я вот тут покумекала, не волки это и не злодей-человек. Тимошка наш молод ещё да глуп. Старый-то пастух Герасим кое-какие секреты знал. Помню, даже я над ним смеялась. Он, когда первый раз стадо погнал, вместо одного тормозка с собой два взял. Один – себе, а другой – хозяину угощенье.
– Это ещё что за хозяин такой? – спросил один из мужиков.
– Известно какой! – не замолкала бабка Полина. – Вот мы все за своей скотиной приглядываем, кормим-поим, а лесные стада кто пасти должен? Там леший этими делами заведует. Вот Герасим с ним и ходил договариваться. А Тимошка, небось, и не верит в такое!
– Да ты что, из-за коз совсем умом подвинулась? – крикнул кто-то.
– А вот дайте мне до утра время. Не ходите никуда. Уверена, что и пастух, и козоньки мои, и бычок Адольфовича назад придут.
Пошла бабка Полина домой, взяла миску с кашей, масличком привкуснила, завернула в бумагу припасённый на чёрный день кусочек сала и отправилась к лесу. Остановилась, поклонилась на все четыре стороны, разложила угощение и говорит: «Не сердись, лесной хозяин. Тимоша ведь по незнанию без разрешения в твои владенья пришёл. Отпусти ты его, непутёвого. Заодно и козушек моих, и бычка Владимиру Адольфовичу верни». Тут раздался хруст веток, чей-то свист, угощенье исчезло под старческий скрипучий смех. Послышался звук шагов и стук копыт. Бабка всплеснула руками: «Белочка, Стрелочка, Тимофеюшка!», – обрадовалась она. Расцеловала всех, включая бычка Августа и привела восвояси.
С той поры больше ни одна корова или коза из стада не пропадала. Молока давали много, за что Владимир Адольфович свою Гертруду стал даже полным именем величать – Героиня Труда. Тимофей осенью ушёл в армию, отслужил, как полагается, а когда вернулся, как и большинство мужчин, на шахту устроился.
Автор: Людмила Лебедева
Фото: Людмила Лебедева